Мезенцефалон - Страница 56

Безо всякого преувеличения тебя можно, не торопясь, жрать. Погребенные заживо… Но умереть тебе не дадут, потому что в другую руку вонзают атропин, который весь этот паралич снимает. И тут, если алкаш не слишком умный, зато очень впечатлительный, то формируется непреодолимый страх перед употреблением алкоголя. Удивительное дело – у некоторых при нечаянном приеме возникают точно такие ощущения. Это ж как надо засрать мозги человеку! Но в любом случае… Ощущение от листенона запоминается на всю жизнь, потому что это не что иное, как химический шок. А дальше… Либо ты веришь, либо ты не веришь.

Еще есть Анонимные Алкоголики. Закрытая организация типа масонской ложи, где они друг другу отсасывают на предмет того, кто из них больше был в пьяной жизни педераст, а теперь, значится, какой он весь из себя хороший, а вы, братья, – берите пример. Братья берут пример за щеку и оттягиваются по полной. Начинается твое восхождение с признания перед всей братвой, что «я – алкоголик». Не, не так. «Я – Алкоголик». И все хлопают в ладоши. Заебись, правда? Вся хрень в том, что это все работает, но после ты уже без них жить не сможешь. Хорошо это или нет, я не знаю. Для меня себя самого терпеть – и то усилие прилагаю. А уж толпу раскаявшихся «братьев» возлюбить – и подавно подвиг. А ведь среди этих новоиспеченных «родственников» ты проживешь остаток жизни… На хрен они мне обосрались!

Мой путь легче, спокойнее и главное – дешевле. Во всех смыслах. Любая разумная дорога – это компромисс…

Каждые три или четыре года я иду на Энгельса, семнадцать. Перед этим надо не пить три дня. Собственно, это и есть главное средство от запоя – не пить три дня. По большому счету, человек, столько не пивший, уже вполне может обойтись без Энгельсов и без Марксов. Но остается окружение. Стоит только выйти во двор, навстречу обязательно выпрется какая-нибудь горилла с горящими адским огнем глазами. У этой обезьяны завсегда в руках будет флакон спирта или бутыль водки. Животное с интересом выслушает твою байку о завязке и тут же предложит это дело обмыть. Причем это произойдет именно так. Вчера ты еще искал хотя бы пятьдесят грамм подлечиться, и никого не было. А сегодня ты бросил, и со всех сторон начали швартоваться желающие тебя опохмелить. И ты, конечно, опять срываешься. Потому что, кроме чисто физиологической потребности, у алкоголика вырабатывается чудовищная психологическая зависимость. Делать-то больше нечего. Как курильщик автоматически и не задумываясь пихает в рот ненужную, в общем-то, в этот момент сигарету, так и алкаш пьет потому, что все вокруг бухают, а другого, сука, бомонда на горизонте не наблюдается. Так что пить или не пить – это не вопрос. Вопрос – что делать, если не пить. Чем жить, если не поисками бухла. Как засыпать, если ты трезв. Куда идти, если не в гадюшник. На что тратить неожиданно огромные, просто невероятные деньги. У бросившего лакать они появляются. Не сразу. Но появляются. И их некуда девать.

Да что деньги. В конце концов можно приодеться. Купить телевизор, стиральную машину, а также холодильник и домашний кинотеатр. Все это благополучно будет стоять до следующего запоя. Мало того, выбирая бытовую технику, алкаш подсознательно выбирает вещь так, чтобы она улетела в два счета.

Деньги тут ни при чем. Вечером после работы мужик будет сидеть и смотреть уродские мультики. Или футбол, где наши в очередной раз проиграют ненашим. Или новости, где в сотый раз подряд страна не подготовится к битве за урожай. Или сериал про бандитов. Или ток-шоу про секс. Или чернуху про маньяков. И, в общем, он даже где-то будет переживать. По-своему.

А потом завоет…

Страшно, бессмысленно, одиноко завоет. И так же страшно напишет стих.

Разъединственный раз
ты бы рявкнул: «Вы что там горланите?!» –
и велением масс
очутился бы тут же в парламенте.
В напряженные лбы
ты такую речугу им выдал бы,
что хоть на зуб долби,
хоть на мраморе полностью выдолби.
Твой невыспренний слог изощрила бы правда-скиталица.
Ты бы все это смог. Но не сможешь – язык заплетается.
…Мы из глыбы слепой обязательно памятник вытешем –
всем, ушедшим в запой и ни разу оттуда не вышедшим!

А потом, конечно, забудет его. Для чего помнить-то? Кому, что, ради чего и зачем он будет доказывать? Кому, зачем он вообще нужен? В мире есть нормальные, человеческие люди. У них есть нормальные человеческие ценности. Они знают, как жить, и самое главное – для чего. А он не знает. У него только телевизор…

Каждые три или четыре года я иду на Энгельса, семнадцать. Перед этим надо не пить три дня. Но на самом деле пройдет чуть не неделя, пока я туда попаду. Сжать зубы, возненавидеть себя, ближнего своего, природу, страну и Бога. В общем – всех. Нечего тут сортировать. Воля и ненависть решают все. Первые сутки я, как вампир, не смогу не присосаться к водочке. Постепенно снижая дозу, я выпью грамм триста. На вторые, возможно, сто или пятьдесят. Потом пойдут дни абсолютной трезвости.

Иногда, как у штангиста, таких подходов может быть несколько. Не всегда удается сразу. Бывает, пьешь в первый день триста, во второй сто, а на третий – два литра. Потом рвешь подушку и начинаешь сначала. Липкий пот, мокрое одеяло, галлюцинации, боязнь света и доброты. Да, и доброты. Никаких людей, блядей, матросов, хуесосов. Никого не надо. Любое участие развращает.

Марафон. Никто не поможет.

Иногда за каким-то хреном я вызываю врача с чемоданчиком. Он немало стоит. У него складной штатив с флаконами, и он изображает друга семьи. От глюков он тебе вкалывает галоперидол, от чертей – аминазин, от бессонницы – феназепам и от сердца – сульфокамфокаин. Для солидности – тиамин и аскорбинку с глюкозой. И для того, чтобы ты булькал, – полведра хлосоля. Накачанный всей этой химией, ты действительно немного спишь. Становится ли после этого легче, сказать не могу. Ведь все равно надо терпеть. Хотя… Я вот помню, в одной книжке ветеринар рассказывал, что делал овцам лошадиные инъекции снотворного. Неизлечимо больные животные мгновенно засыпали на несколько суток. И таким образом пропускали собственную смерть. Она их обходила стороной.